Илюзии действий
Евгений Григорьев
,лысоватый мужчина в кедах, который пришел раньше, просто потому, что ему было лет сорок, стоял на гладком камне, и, пока подходили остальные, произносил остатки авторского текста, обращаясь в сторону пропасти, чтобы не дай Бог, никто не принял этого на свой счет.
Счет, на который все это принялось, был давно закрыт, и уже подгнил по краям, поэтому все хорошо
принялось и зазеленелось
лось,
внезапно шедший под ручку с Фрейлиной Целователя Пяток, сделал вид, что он жив, и поэтому тоже
Все сели.
Стол был покрыт бархатом.
Круглая печать: лиловые разводы (и фиолетовые браки)
- Мы когда-нибудь начнем говорить?
- Кто это сказал?
- Никто, слова еще никому не давали.
- А разве это возможно?
- Итак, я уже ничего не понимаю.
Теперь я могу попробовать осторожно пересчитать их всех. Вроде бы их трое; но нет, скорее пятеро, хотя, возможно, их девять человек, весь вопрос в том, как считать.
Пора,
решили они.
Смеркалось. По темному небу плыли облаки, одно за одним, другим. Поверхность серой скалы. Очень красивая поверхность, она особенно хороша по ночам. Она знает об этом, ведь пропасть весьма совершенное зеркало для скалы, и потому, как всякая женщина, старается выглядеть всегда, как лучше - выращивает на себе белые отсветы луны и черные пятна провалов. Край пропасти гладок и неровен, (ледник, он упал в пропасть).
Поэтому стулья немного шатаются. Но нам все равно.
Нас ровно трое. "Я", по кличке Сюрреалист, он, и он еще один раз, по имени. По имени его никто не зовет. Никто зовет его Англичанином, потому, что он после 5 часов снимает коричневые ботинки, а в кармане у него чашка чая. По сути дела, никто не знает, что мы здесь. Мы договорились нас не замечать, и поэтому нас вроде бы и нет вовсе. Но проходит время, пленка засвечивается, и мы как бы отчасти есть - кто-то уронил стакан воды, и вода укоризненно висит в воздухе, а в глазах испуг.
Я выходит из серого цвета, весь такой же, и не важно, что я при этом говорю». Я разучаюсь говорить как все, чтобы однажды научиться говорить с тем, кто всегда молчит. Ах! Ёсли бы знать, о чем он молчит.
Ботинки изнашиваются быстрее, чем успевают проложить асфальт, это приятно, но стоит их снять, чтобы пробежаться по траве к ручью, как тут-то тебя и настигает бетон, больно ушибая пятки.
А все автомобили вязнут в глине, и сразу начинает идти дождь; лицо мокрое, нехотя вспоминая Сальвадора Дали.
Мы сидим, покачивая ногой. Сперва моей, но сегодня не клюет, и мы сматываем удочки.А на наше место приходят персонифицированные слова:
День за днем, день за днем. Иногда - сон.
- Странно, неужели ты до сих пор помнишь Гостя.
- Я-то помню. Кстати, он давно не звонил.
- Он не умеет, ведь ты ничего не рассказывал ему о цивилизации.
Позвонить - это не умение набрать номер на диске, а умение положить в руку друга трубку вместо бритвы
- Вены резать старо.
- Можно резать еще что-нибудь. Можно бриться и порезать сердце.
- Передай мне трубку. Табак с тобой?
- Зачем мы здесь сидим?
- Кофе еще не вскипел?
- Коньяк уже разливать?
- Что ты будешь делать на праздники?
- Буду пытаться обрадоваться.
Он поставил стол и стал на него накрывать. Тогда пришел Автор, который любил поесть. В его сумке жили Колбаса и хлеб. Они жили вдвоем уже давно, и никто их за это не осуждал. Автор сидел под столом и то и дело вынимал руки из карманов. В одну из них ему успели чай. Он отхлебнул и отколбаснул. И сказал:
- Мы должны решить, зачем мы живем.
- Ёшь ты свою еду, и ешь!- ехидно отвечали ему..
"Мы" я говорю из вежливости,- пояснил он. (Он хорошо пояснил и спинничал, а еще рукал, а вот ногил и головничал много хуже).
- Я вам Автор, чтобы вы решили, зачем я живу.
Автор бесцеремонно посмотрел на него. И он стал думать, зачем он живет. Он все думал и думал, солнце садилось. Автор уже ушел, у меня разболелась рука, нога и голова, но он все думал - зачем же? Он смотрел на небо. Потом закрывал глаза. Потом смотрел на стену, Потом считал свои пальцы. Кто-то плакал у стены. Всхлипывал, закрывался руками и катил по лицу большие соленые капли. Другой кто-то потерял ключи от замка и никак не мог открыть вены. Ёще один кто-то сидел у телефона, слушал ноту ЛЯ и повторял: " Она меня любит. Она меня любит."
Он устал. Он больше не мог думать... Он пошел и упал в пропасть.
"Вокруг меня свистел воздух. Он портил мне прическу. Я падал вдоль противоположной стены. У меня растопырились руки и ноги - им так легче падалось. А гранитный уступ, как Вы уже поняли, падал вместе со мной. Чтобы я все видел и слышал."
Они все сгрудились у края и смотрели падение. Дамы были в легких платьях, и все кавалеры с тросточками. Все тростинки мыслили, в надежде, что о них еще напишут философский трактат, но они были в надежных руках, и ветер не колебал их - они были предназначены выбивать дурь. Но дурь теперь никто не курит, а я упал и могу только пить.
Мы упали уже довольно глубоко, и вечер наступил второй раз. Под его ногой хрустнуло стекло часов, время замерло в страхе, и я решил перестать.
По небу плыли облака, дул легкий ветерок. Приятный летний вет/чер, время для бесед и созерцанья. Только очень больн/шие души не могут ничего сказать, жмутся к деревьям, стараясь обЪяснить им, зачем... Я сидел, болтая ногами в пропасти, испытывая щемящее чувство перед глубиной-высотой. За моей спиной Автор пытался влезть на стенку, но та кокетливо оставляла у него в руках лишь "мхи и лишайники". Он срывался и падал, но и не ушибался особенно. Настроение было прекрасное, мы испытывали Слепой Случай. Все его очень любили и ждали, когда он станет Гомером и напишет "Илиаду", мы давно не читали ничего классического. Совсем недавно упал еще один (поэт), он промахнулся. Мы долго слушали, как он звенел 30 медяшками.
Сюжет исчерпал себя, Автор упал черепом на асфальт; и стало скучно. На противоположной стороне стали показывать документальный фильм о неродившихся гениальных гитаристах. Изображение двоилось, и я немного свистел,
Вдруг все насторожились.
насторожился Автор, головой в асфальте
насторожился я и двое других
насторожился Гость, с телефонной трубкой
насторожился соловей за окном
насторожился человек с ключом, в луже крови
насторожился Синяя борода, Зеленая борода и Сине-Зеленая борода
насторожился Старик Хоттабыч, выдирая волоски из всех этих трех бород
Кто-то вышел из стены и тоже насторожился
Англичанин снял коричневые башмаки.
Стало тихо
ветер замер
в напряженной позе.
Человек выползал из-за поворота. Он опирался ногами и подтягивался на руках, цепляясь за каждый выступ и всем телом вжимаясь в землю. Лоб его был покрыт потом, глаза шарили в поисках трещин и уступов. Он полз прямо на нас. Ёго длинные волосы были совершенно параллельны земле.
Толпа стала понемногу расступаться, правда, Я ничуть не мешали ему, нас он просто не замечал. Временами он повисал на кончиках пальцев, его лицо перекашивалось - он был очень напряжен.
И вот он добрался до края пропасти.
Вцепился в него двумя руками.
И одним движением перебросил свое тело за край,
Встал на ноги, слегка потряс кистями рук, чтобы
снять напряжение, отер пот со лба, вздохнул шумно и пошел. Вдоль вниз.
- Поле другое,- внятно заскрипело что-то сзади.
А я думал, что пропасть-то бездонная.
Пока ты веришь что я жив, я живу.
http://those.close.to.here.ru/2470/