Ночь с 7 на 8 февраля или Сюрреалистический стрелок
Евгений Григорьев

Он сказал:
- Надо успеть к ужину.
" Они хотели успеть к ужину,"- абстрактно подумал другой, в третьем лице, безотносительно себя самого и вообще чего бы то ни было.
Синие легкие лапы неслышно ступали по мягкой траве. Глаза высверкивали в темноте, как два озерца. В тот же момент начали происходить необратимые изменения под поросшим крашеными электрическими лампочками деревом. Стрелок видел их обоих..
Стрелок - это я .Называть меня нет смысла, хотя...
Особенно мешало ружье. Тяжелый одноствольный карабин, черт знает, какого калибра, 12-ти зарядный, с тяжелым прикладом. (Приклад похлопывает меня по лопаткам. Все идет как надо),
А когда они добрались до обрыва, того самого, стало очевидно, что на ужин они не успевают.
- Хреново,- сказал один.
- Ясное дело,- подтвердил второй.
Смеркалось. Тропинка под ногами становилась невидна. "Навернуться отсюда можно только так..."-подумал он. Достал из кармана яблоки...
Под лучами солнца - взмыленная синяя шерсть. Прыжки были бесшумны, и пространство сЪеживалось, уступало, давая развить любую скорость - это только для Нее... Притаившийся, уже измененный до полной неузнаваемости. тоже выбежал на тракт и теперь догонял
Желтый и зеленый. Немного серого для печали. Белый, чтобы было больно. Синий и черный - как братья
Чертовски высоко,- думал я. С детства не переношу высоты, и с детства же учусь не бояться.
Теперь - пара минут, и все и порядке. Главное - не останавливаться. (Это - как сон).
Ладно, я уже видел этот обрыв. Вот он:
Сначала на пологом склоне встречает лес.
Конечно, он, бедняга, полон битых бутылок, старых костров, резких запахов. Но он еще держится бодро... Ёго старые корявые сосны приветливы в своей угрюмости. И эта тропинка...- она что-то обещает, да. А вот выбежала, вывалив глаза, пятнистая бело-коричневая собака. Не лает, глаза добрые. Наклонившись, проходишь под веткой.
Надо его предупредить - оборачивается Она на бегу. Да. конечно.
Они в полной темноте, медленно, ощупью... спускались вниз, ниже и ниже. Внизу не так страшно падать... Руки замерзли, обветрились и болят... Но главное - ноги. Ноги не подвели бы на этих камнях...
Тропинка вывела из леса, собака скрылась, и становится понятно, что до цели несколько шагов.
В свете заходящего солнца видно, что тропинка ведет к песчаной косе, которая, кажется, висит в воздухе - прямая, как труба. Шаг, шаг, еще один раз. Сейчас.
Ветер свистит. Небо над головами бегущих теряет свой цвет - так нужно. Плоскости уступает место шарам. конусам и куполам. Мягкость потеков убаюкивает. Одиноко горит свеча. Она приобретает немыслимые размеры, но разве это что-то меняет?
(Слова достаточно красивы для того, чтобы оставаться собой, даже когда я их произношу.)
Она знает об этом, и притаившийся тоже.
Теперь бежать мешают бутылки с пеплом. ринги и чьи то слова. Имеющие характерный желтый привкус... Но черный квадрат носит твое лицо, а потому -вперед; и они бежали.
Склон был покрыт каменной крошкой, мерзко осыпающейся под ногами. Не видно ни зги.
- Медленно,- твердил он,- медленно и осторожно -
это главное. Не забегай вперед!
- Ладно. Дальше куда?
- А дальше - обрыв.
- Как обрывГ
- А так!
- Ну-ка... Да никакой не обрывl
- А ты осторожней... Я уже ни хрена ни вижу.
- Я тоже. Иди. Осторожней.
"Я дойду до дому,"- твердил он, не уточняя.
Слева открывается освещенная солнцем стена. Она уходит прямо в море, слегка нависая над головой. Но это так красиво, что ни чуть не давит. Все эти обломки, разрезы, слои, открываясь взгляду, похожи на чьи-то мысли. (Впрочем, это очень вольная ассоциация.) Но впечатление сильно, и первое, на что смотришь - стена. Стена, уходящая в беспрестанно движущееся море. Но затем...
Они пробегали ковры и тысячу лестниц. Это было уже ни на что не похоже; но главное - цвет. И пробегали ту ситуацию, когда он говорил, а она молчала, и когда она жарила ужин, и когда он пел чужим голосом, который ей так нравился. и соседи расходились по домам, но не может быть, чтобы его друг так изменился, ведь наступит же утро до конца этого дня (...) И все начеку; и все в цвете. И только потом появился звук
Белые зубы, красная пасть, синие усы - улыбка.
В его голове все время крутился блюз. Не ко времени - надо было смотреть под ноги... Камни шатались и, разЪезжаясь, валились вниз. в темноту, перестукивая.
- Главное- не стой подо мной,- крикнул тот ему.
- А ты не торопись,- ответил он, настороженно вглядываясь в гору. А блюзы все пелись, в особенности две такие строчки:
первая:" Мне кажется, жизнь моя будет недолгой..."
И, следующая за ней, вторая:
" Вот этот блюз.- простой и вечный."
Они, невзначай, скрещивались в голове, и он начинал сомневаться - блюз вечен? - а жизнь коротка?
Странно, но он подумал, что это одно и тоже. Обрадовался и поднял голову. Конец каменной гряды был уже различим.
Море перемещает взгляд правее, правее, и вот с большой высоты открывается бухта, видная целиком, как нарочно созданная, но без искусственности, а как песня. Ёе отгораживает мыс, кажущийся отсюда огромным
спящим ящером, притаившимся в море, но не злым, - скорее - фантастическим... А внизу - не отвесный обрыв, Там, быстро стекая вниз - дюны, реки песка, змеи земли. В их стопы жадно тычется море, и его плеск слышен даже здесь, хотя полоса прибоя почти не видна. Но если спуститься пониже, вон к тем двум камням,
звук умеет наполнить все, и грациозные па стремительного бега растворяется в нем. Гром и жужжание, сердце, руки и полет, твоя боль и глаза, н .дыхание, и сталь и все то же окно. и древа растущие, и камни мертвые, и чья-то ошибка, и твой последний шанс... Разве можно так играть? Но не все ли игра, как этот звук - все. Темп задан. Настало время предостерегающего задавать вопросы.
(Очень мешает приклад. Что толку рассказывать), что видел - смотрите сами... А мне и тогда мешал приклад, но я прислонил ружье к камню и молча переводил взгляд с ветвей сосен у самого лица на далекие дюны. и был почти счастлив, понимая, что это расстояние между дюнами и сосной невозможно преодолеть, именно по этому они - одно, и это одно - я.
Вот только ружье...
Наконец, они буквально выпали из скопища камней на прибрежную гальку. Идти стало в несколько раз Проще. И они стали смотреть по сторонам.
Над головою - звездное небо. Тихо мерцающее. Звездочки как будто связаны между собою серебряными струнками. Это было очень красиво и таинственно. Но он уже видел гораздо больше звезд, и перевел взгляд налево. Огромная, нависшая над ними скала была неровно освещена пепельно-белым светом звезд и далеких городов, и внушала им мистическое своим ирреальным светом, величиной и чернотой провалов. Звездное небо было прекрасным фоном к тому, чтобы скала была главной мелодией в этом концерте глупости, тьмы и жизни...
А бег уже был не танцем; скрипом огромных ржавых шестерней какого-то неведомого механизма, сгруженного здесь давным-давно. Шлепая по скользким лужам, они ворвались в Старый Тоннель, который как будто стал светлее от этого. Но нет - это просто свойство воздуха.
Беру ружье наперевес и, забыв обо всем, что связывает меня со Стрелком, отдаю ему власть. (Но это чушь, ведь я и есть он.) И мы (я) бежим, за нехваткой времени гулко стуча ногами в асфальт, к тому непонятному месту - я давно знаю его, и времени все меньше... Да не обижайтесь вы, глупые, что я толкаюсь локтями, вас же слишком много, и я могу не успеть, а извиниться я всегда успею, думаю, что успею... Последний переулок.
Когда они подходили к корпусу, ему почудилось, что он что-то потерял. "Наверное потому, что опоздал на ужин,"- подумал он, вспомнив об этом. И, входя в комнату, он повторил про себя понравившуюся ему фразу: "Они хотели успеть к ужину."
"Что же дальше"- подумал он.
Она села, поджав синие лапы, и смотрела вперед своими невероятными глазами, а Притаившийся по привычке, свернул хвост бубликом н устроился, как в кресле, Он немного волновался
Стеклянная стена.
Нет, конечно, я не ошибся. Я и не мог ошибиться... Все-таки немного нервничаю. Я вглядываюсь внутрь, но мне мешают блики фонарей. Ждать? Я упираю приклад в плечо. Затаил дыхание...
"Пли!"
Шустрые змеи трещин побежали врассыпную, хищно раскрываясь, но беззвучно, и растворялись в сиреневом свете.
Размытой волной Выстрел плеснул их, и они согласно превратились в тонкую серебряную бесконечность…
Это была ночь с 7 на 8 февраля.

http://those.close.to.here.ru/2470/